Автор: Зоя Вязовская
…Нет, нет, постойте!
«На волне, вызванной течением времени,
Рожденной дерзким ветром или парадоксами мироздания…
На гребне чувств, в приливе нежности и страсти,
Восторга и удивления, привязанности и свободы
Начинаешь глубоко ощущать истинный вкус жизни.
Именно так и должно быть.»
Фраза с коробки любимых конфет «Комильфо», которые… только что… закончились.
А теперь воспоминания.
День первый.
…29 мая в уютный аэропорт Катструп среди прочих приехали две бесшабашные русские флейтистки. Пути их сошлись в 18.00 (хотя при хорошем стечении обстоятельств это могло случиться аж на 40 минут раньше). Одна из них потеряла время в пункте приема багажа, ибо тележку с последними тремя чемоданами на рейсе если и привезли, то явно не по назначению. К счастью, вскоре чемодан выплыл с одного из путей в другом конце зала. Наконец, она победно вышла навстречу второй, которая встретила ее радостно, при том обняв одной рукой, а второй придерживая свой чемодан за неуклюжую палку, оставшуюся от прочной двойной ручки в процессе перелета…
Так мы с Женей встретились в Копенгагене, дабы продолжить дорогу вместе на часовом поезде до города Оденсе, в котором проходил конкурс. Естественно, сначала сев на неправильный поезд, мы таки успели сделать пересадку (на поезд до станции Herning), и,как ни странно, благополучно прибыли на центральную станцию Оденсе, где нас радушно встретили наши датские хозяева – Нильс и Биргитта. Проехавшись по главным улицам и осмотрев здание концертного зала, мы вскоре приехали в их домик (на улице Poppel), который был совсем недалеко от места событий. Нас ждал сытный ужин, чай, уютные комнатки и папки с документами, любезно взятые для нас Биргиттой. Условия были совершенно идеальными: хозяева позволили нам заниматься до часу ночи, разрешили играть на рояле в гостиной и на всех инструментах, что были в доме (гитара, домра, балалайка и огромный рог), а также одолжили нам два велосипеда, ибо на них до зала было 7 минут при хорошей скорости.
День второй.
В воскресенье 30 мая нас ждали три важных события: репетиция в зале, жеребьевка и концерт в честь открытия конкурса.
Естественно, день был полон приключений. Стоило нам заявиться в секретариат грязными, мокрыми и в крови (ибо первая поездка на велосипедах была… – в общем первый блин комом), как нас сразу же запомнили.
Они обеспечили участников средствами на первые три дня, и их хватило бы с головой еще на столько же. Вся организационная часть конкурса была тщательно продумана и безукоризненно выполнена, а люди, работавшие в администрации запомнились открытостью, добротой и сочувствием к нам, флейтистам.
Как могло быть иначе – уже в первые полчаса мы нарушили несколько правил, за которые вполне могли получить нагоняй. Нет, мы просто вошли в зал раньше положенного, тем более вдвоем. К счастью, к нам отнеслись с пониманием, и лишь вежливо заставили выйти.
Акустика зала на первый взгляд показалась благоприятной, но в последствии он оказался до невозможности коварным.
По жребию мне выпало играть четвертой с конца, а Жене — последней, да по-другому и быть не могло. На церемонии выяснилось, что в датском алфавите буквы “Z” нет как таковой, и с этого момента все официальные лица нарекали меня Соей Фьясофской, что вызывало у меня тихие приступы хохота, благодаря которым выходить на сцену было весело и приятно.
Вступительный концерт в большом зале состоял из “Ромео” Чайковского, кларнетового концерта Моцарта и симфонии Нильсена. Как я ни старалась, серьезно слушать музыку в тот день категорически не получалось. В целом уровень оркестра был достойный, но интерпретация “Ромео” была довольно пассивной и скучной, если не считать хорошо отработанного пианиссимо в репризе второй побочной. Кларнетист также порадовал тихой динамикой и утонченной, деликатной игрой, что приятно в Моцарте, но полное отсутствие ярких контрастов побудило меня уйти в мысли. В середине второй части что-то возвратило меня в реальность и я проснулась в одном из тишайших мест от собственного всхрапа, обнаружив, что соседи по рядам так же сладко спят.
Самым ярким номером программы стала симфония Нильсена, которую они исполнили с настроением и высоким качеством ансамбля.
Дирижер не прекращал радовать публику творческой манерой, выходя на сцену вприпрыжку, сверля взглядом слушателя со звенящим мобильным и, конечно, роняя палочку. Уже тогда было понятно, что играть финалистам будет неимоверно весело!
31 мая – 2 июня, или кульминационная сцена экспозиции.
Итак, до первого тура нам с Женей оставалось еще два дня, которые мы провели весьма плодотворно – занимаясь, гуляя, кушая очень (!) вкусные, сытные, натуральные обеды в датских ресторанчиках, лежа на траве или играя на гитаре под яблоней во дворе.
Пожалуй, обстановка комфорта и достатка больше всего помогала нам сохранять относительное спокойствие в сочетании с состоянием творческого подъема.
В первом туре мы не слушали никого из участников, кроме тех, кто играл непосредственно перед нами.
Нам обеим удивительно повезло с концертмейстерами. Особенно выделялся Ульрих Штерк (в первом туре он играл с Женей), который в последствии стал моим новым идолом концертмейстерского искусства. Этому пианисту будут обязаны не только участники конкурса, но и сами члены жюри. Его игра была неподражаема – он как будто жил каждым аккордом, делая произведения искусства даже из самых невыразительных аккомпанементов. Прекрасный ансамблист, он поражал энергетикой и артистизмом, юмором – да, он всё время, постоянно шутил, но шутил музыкой, сосредотачивая внимание слушателя на композиторских находках и изумительных курьезах фактуры.
Наша бурная реакция на результаты первого тура вызвала здоровый смех даже со стороны жюри. Всё было хорошо.
Хозяева снова позаботились о нас, устроив праздничный ужин.
3-4 июня.
Второй тур был, пожалуй, самый нервный для большинства участников, ибо состоял из Моцарта, обязательной пьесы Расмуссена и романтической виртуозной пьесы (в моем случае «Сильфов», в женином – «Стрелка»). Мы усердно занимались, но не забывали отдыхать, обедали в любимых кафе-барах и крепко спали перед испытанием.
Камнем преткновения участников была пьеса Расмуссена. Позднее все члены жюри не приминули пошутить о ней, и только один Айткен, знавший композитора с двадцати лет, сказал, что флейтистам еще повезло, что его чудо-друг не написал пьесу из шумов, а соблаговолил вернуться к старым нотным значкам. Карл Ааге Расмуссен сидел на последнем ряду, всё больше удивляясь находкам исполнителей.
Мы обе вышли со сцены в расстроенных чувствах — Женя из-за проклятого Расмуссена, а я из-за всего остального. Нет, все прошло довольно гладко — но в Моцарте я вдруг решила сыграть лишний бекар в одном из пассажей, а в Андерсене не прозвучала самая, самая последняя нота — ну не позор ли! Мне стало до жути забавно, потому улыбнулась, а вместе засмеялся и зал. Будь я членом жюри, возможно бы отсеяла обеих — но видимо, в тот день никто не был в ударе. Жюри решило нас разделить, о чем потом само и сожалело — они признавались, что женин «Стрелок» был лучшим, хвалили звук и говорили уйму хороших вещей, сетовали на Расмуссена. Мы расстроились сначала, но потом решили, что пора получать от жизни удовольствие, тем более хозяева стали заботиться о нас еще больше. Нас ждал превосходный ужин и теплые беседы, ибо и Нильс и Биргитта сумели выкроить время, чтобы прийти в зал и послушать нас обеих.
5-6 июня. Третий тур или «полуфинал».
То были выходные. Наш дуэт начал развиваться контрапунктически, и пока я продолжала вести первую тему, Женя запела новую и весьма интересную мелодию. Она вжилась в атмосферу конкурса и наконец открыла великую тайну — там в зале — весело! Там энергичный француз Бернольд начинает потихоньку дразнить жарких девушек, кричащих в лицо Такемицу, там Тревор Вай выбегает к «Юному Жюри», которые хором вторят «Oh, GOOD!! Jolly GOOD!!» стоит только отыграть очередному флейтисту, там добрый дедушка Айткен и колоритный Йенсен, до невозможности простой Рун Мост и бесконечно умиляющийся Кристиансен. А также скоро начнутся мастер-классы членов жюри, а через день будет их концерт.
Биргитта принесла лимонад и холодный чай, ибо воцарилась благодатная жара, а вечером мы отпраздновали хороший день в любимом уютном и почти безлюдном баре, чтобы со свежими силами и в хорошем настроении выйти на уже почти родную сцену.
Конечно, не могло обойтись без курьезов, ибо занимаясь, я нечаянно заехала себе флейтой по губе, которая покраснела и опухла, но потом вроде бы вернулась в берега, благодаря экстренным советам родных по интернету.
Про качество игры полуфиналистов я не могу судить в полной мере, но по жениным рассказам я поняла, что все подразделились на три категории: тех, которые играли довольно чисто, но слишком монотонно, следовательно не запомнились; тех, которые играли без ошибок, но ужасно фальшиво, следовательно ушли в минус; и тех, которые могли согрешить, но отличались эффектностью и энергией исполнения, следовательно запоминались. Похоже, жюри предпочло последних. Исключением из всех была только Адриана Феррейра, которая поразила всех и чистотой исполнения, и внимательностью к динамике и строю, и профессиональным поведением на сцене, и энергетикой, и сильным звуком.
Когда ведущая оставила попытки выговорить букву «Z», а я узнала, что на понедельник помимо мастер-классов и концерта жюри приходится первая репетиция с оркестром, мы с Женей со спокойной душой удалились в бар, а я твердо решила, что с этого момента буду просто наслаждаться каждым моментом пребывания в Дании — ведь осталось не так много, а жизнь там без преувеличения можно назвать идеальной.
Нильс и Биргитта устроили очередной праздничный ужин, а потом предложили вместе покататься на велосипедах по городу. Они действительно стали для нас чем-то большим, чем просто хозяева — мы надолго запомним их безграничную доброту и заботу. Эта прогулка стала одним из тех моментов, которые въедаются в сердце как воплощение чистой, абсолютной красоты и совершенства жизни. Вечерние улицы города со сказочными домишками, свежий воздух и пустые дороги, деревья и тропинки – тропинки по берегам реки, по бокам уставленные крохотными свечками, которые каждый вечер самозабвенно зажигают двое служащих, похожие на персонажей сказок Андерсена… А потом сладкий, безмятежный, по-детски крепкий сон.
7 июня — первая кульминация на теме радости.
Биргитта вежливо будила нас музыкальными шкатулками, которые были приделаны к дверям, видимо специально с целью будить детей. Завтрак ждал на столе, а хозяева уже разъехались по работам. Мы довольно оперативно разделались с бутербродами, ибо осознали, что мастер-классы начнутся уже через несколько минут. Естественно, мы опоздали, но каково же было мое удивление, когда мы поняли, что стали единственными участниками конкурса, пришедшими на мастер-класс Тревора Вая. Остальную публику составляли члены жюри, которые друг друга в беде не бросали, датские педагоги и флейтисты, а также их родители. Однако отсутствие публики вовсе не значило, что мастер-класс не заслуживал внимания. Напротив, Тревор организовал его довольно интересно: сначала рассказал о полезных технических упражнениях (в основном на мизинец и преимущественно из Марселя Моиса), а затем поднял тему сценического волнения и лечения от этой «инфекции». Он сыграл на фортепиано гармоническую последовательность (которая потом оказалась замедленным вариантом «Зеленых рукавов»), под которую каждый участник должен был импровизировать свободную мелодию, как можно более смело и ни в коем случае не останавливаясь. Конечно, не у всех датских ребят это получалось, но упражнение явно имело свой смысл.
В 11.00 я удалилась на репетицию с оркестром. (По дороге встретила безмятежного Руна Моста, тренирующего одно из своих техничных соло, а следом услышала нечто напоминающее рой комаров — судьи начинали репетицию группового ансамбля.)
На репетиции главной моей задачей было вспомнить концерт Нильсена — в особенности моменты вступления, а также сориентироваться хотя бы приблизительно в местах дуэтов с кларнетом и фаготом. Естественно, первое же вступление я благополучно пропустила, а места дуэтов так и остались загадочными, потому в день финала совесть побудила меня запомнить партитуру близко к тексту, дабы все-таки не позориться. Но до того момента было еще далеко, поэтому поверну часы вспять, возвратясь на главную музыкальную площадку Оденсе, в отсек музея Карла Нильсена, где в 13.00 проходил мастер-класс Роберта Айткена. Айткен говорил много интересных вещей, рассказывал о собственном методе звукоизвлечения (который отличается от множества других уже хотя бы потому, что дуть он советует ровно параллельно полу и флейту к губам практически не прижимать). Притом, что он уже совсем пожилой человек, флейта его продолжает звучать, тембр остается ровным и чистым. Поразительно, но факт — он играл лучше многих более молодых членов жюри.
Отобедав в датском национальном ресторанчике, мы отдохнули и неспеша направились в Pro Musica Hall, где должно было состояться главное событие дня — концерт членов жюри.
Естественно, когда мы пришли в зал, все хорошие места были уже давно заняты, потому мы уселись назад — и надо отдать должное, оттуда были видны все важные детали представления.
Концерт начался с вдохновенной речи Кристиансена, который вместе с японцем Хидеаки Сакаи и тем самым пианистом Штерком исполнили переложение дуо-сонаты Моцарта.
Следом на сцену вышел Тревор Вай с флейтой «D’amore в Италии, или D’amour у Французов, или флейтой в строе си-бемоль у англичан, ибо последним нет дела до любви.» Приручить этот инструмент было весьма сложно, так как флейте уже приблизительно век.
Датский флейтист Томас Йенсен играл Польскую пьесу Андерсена и, пожалуй, остался самым ярким впечатлением первого отделения. Айткен, несмотря на возраст, тоже показал высокий уровень профессионализма и составил вторую кульминацию акта.
Петри Аланко был, по-моему, самым молодым членом жюри, и возможно, был в наилучшей форме, но почему-то именно он один выбрал на концерт современное произведение композитора Lotta Wennakoski, и было совершенно не понятно до какой степени прекрасно он играет.
Отделение завершил Рун Мост, боровшийся с заедающим клапаном в Венгерской Фантазии Допплера.
За 15-минутный перерыв мы обсудили каждого и вынесли вердикты, точнее диагнозы, как это и подобает взволнованной молодежи. Безусловно, держали внимание публики двое — Кристиансен, колоритно шутивший перед каждой новой жертвой публики, и Штерк, умевший сделать музыку из всего, что подавало признаки существования. Местами выделяя необычные контрапункты, порой гротескно преувеличивая композиторские шутки, безмерно наслаждаясь каждым обертоном, он не то чтобы выделялся — нет, он прекрасно следовал законам ансамбля, но делал это на настолько высоком уровне, что сердце ёкало от каждого фокуса, от каждой новой находки. Всем историям про то, что у него до недавнего времени даже не было инструмента дома, или про то, как он играл концерт Бартока с листа — этому легко было поверить, услышав его игру. Это один из тех гениев, для которых музыка — упоение.
Итак, антракт подошел к концу. В программе значился дуэт Allegro Millitaire Андерсена. Вопреки ожиданиям, на сцену вышел лишь один тучный персонаж — то был все тот же Ульрих Штерк.
Здесь должны были стоять еще два флейтиста, – поведал он нам, – Однако им стало страшно от вас, поэтому играть для вас буду Я.
И он начал бравурное маршиобразное вступление. В недоумении, мы наслаждались его артистизмом.
Вдруг, парадные двери зала распахнулись, и двое кавалеров с прекрасной осанкой зашагали к сцене. Филипп Бернольд и Рун Мост гордо пропатрулировали зал с разных сторон, раскланялись, остановились около нотных пультов и… недоуменно взглянули друг на друга — где же вступать?!
Изобразив взволнованные плевки юных неумех, они прололжили играть и мы все больше заслушивались лирическими соло Бернольда и удивлялись чистоте пассажей. Артистизму этих молодцев не было конца — переглядки, жесты, музыкальные шутки — втроем они дали тот заряд энергии, которого так нехватало вначале. Зал разразился апплодисментами.
Андреа Гриминелли немного разбавил картину, сыграв фантазию П.Морлакки на «Моисея в Египте» Россини, тем самым приблизив концерт к точке золотого сечения и самой яркой кульминации, на первый взгляд казавшейся верхом банальности. Бернольд и Штерк играли всеми перетертую сонату Пуленка.
Тысячу раз известное произведение, надоевшее этой своей нежной французской красотой,- о, чудо! – оно меняло окраску. С первых нот меня поразило качество ансамбля и множество мелких интересных находок. Никогда, никогда не подозревала, что первой частью Пупуля можно растрогать меня до мурашек, тех самых, что появляются, кога кто-то открывает наши глаза для вечных истин. …Начало репризы, на грани с тишиной, без дыхания, каким-то особым, необычным тембром, потусторонне… боже, и это тот самый Пуленк!
Вторая часть была сыграна безупречно — тембр, филировка, динамика, интонация, прекрасный звук — все это отходило на задний план, ибо в зале жила, наконец жила полной жизнью музыка в самом совершенном своем воплощении.
Так и полетели искры с началом финала — просто, непринужденно и весело запускали фейерверки два музыканта, – да, вот именно тот дуэт, оба члена которого обладали энергетикой, способной взорвать зал! Бернольд был единственным, кто понимал идеи Ульриха и поддерживал, и шутил в ответ, и энергия была просто солнечная, все блистало, трепетало, и разбивалось брызгами пассажей пианиста, как вдруг пассаж в до-мажоре взлетел, повисла пауза и……
– QUI! VA! LA!!! – вдруг заорал Бернольд, а потом зашипел. На лицах каждого слушателя сменилось по десять впечатлений в секунду, а потом вдруг зал просто сложился пополам в истерике – до того хорошо он передразнил полуфиналисток, орущих ему в лицо “Голос” Такемицу последние полдня. Затем, поиграв тембрами он вернулся к соло из финала Пуленка (ля-ре-ляяяя соооль….), тут раскрасневшийся зал уже не выдержал и разразился апплодисментами посреди исполнения, и хлопал на первые доли до конца финала, все были пунцовые и хохотали до колик. Овациям не было конца, это был абсолютный фурор.
Я не встречала еще такого, чтобы настолько талантливый музыкант, потрясный исполнитель обладал еще такой энергетикой, способной в момент завести зал и, мало того, довести его до состояния неконтролируемого хохота. И всё настолько тонко, детально, аккуратно и ярко, от еле слышных акварелей пиано до мощного красивого фортиссимо… Словом, Филипп Бернольд был в ударе и своим появлением затмил всех.
Следом за ним второй раз вышел Тревор Вай. Но отнюдь не с флейтой, а… с мешком морковки!
Ульрих заиграл тему Венецианского Карнавала и стало ясно, что это — реклама того самого потрясного комического шоу, с которым Вай колесил по миру – «45 вариаций на Венецианский Карнавал на 52 флейтах». На сцене, прямо на сцене он взял столовые принадлежности и сделал из овоща кулисную флейту. На ней он сыграл безупречно, и разгоряченный зал свистел и орал «брависсимо». Вторым рекламным роликом Тревора послужила флейта, загорающаяся разными огнями в зависимости от угла наклона — идеальное оружие против излишних движений. Говорят, смех продлевает жизнь — в таком случае в тот вечер мы, наверное, обрели бессмертие.
Концерт увенчался тем самым групповым ансамблем, который они сумели привести в весьма достойное состояние. Надо сказать распределились они весьма точно — прямо по рангам. На первых флейтах были Бернольд и Айткен, за ними — Гриминелли и Мост, после — Йенсен и Сакаи, Аланко и первая флейта датского оркестра (для четности), а посредине с тяжелым арсеналом из альтовой и басовой флейт стояли утомленные тяжестью Кристиансен и Тревор Вай.
В конечном итоге, концерт получился очень эффектный и веселый, и разумеется, всю дорогу домой мы с Женей только и твердили, какой замечательный этот Бернольд, как здорово он владеет динамикой, насколько много в нем энергии, и все о нем, и о нем.
Поразительно, насколько исполнение на публике отличается от его записей, в которых нет и половины того энергетического запала, которым он завораживает зал.
8-9 июня. Финал.
После концерта я уже не в силах была воспринимать конкурс серьезно. Всё, что происходило казалось не больше чем развлекательной частью культурного отдыха. Репетиция концерта Моцарта прошла непринужденно в промежутке между мастер-классами Бернольда и Сакаи. Члены жюри были чрезвычайно рады нашему присутствию, ибо большинство участников конкурса по неведомым причинам так и не появлялось на культурных событиях… Зато датские флейтисты, судьи, пара конкурсантов и мы с Женей наслаждались процессом по полной. С утра пораньше Тревор Вай разбирал по косточкам погрешности в конкурсной программе и объяснял из-за чего могли снимать баллы.
Бернольд в своем открытом уроке (попытался прогнать всех мэтров, говоря что досмерти стесняется) сделал уклон в сторону работы над опорой, дыханием и ровным тембром во всех регистрах при любой динамике. Было очень интересно, и, что стало непременным условием всех событий — забавно.
Члены жюри постоянно пытались упрекнуть меня в лени — ведь вечером того же дня предстояло сыграть концерт Моцарта. Но по-моему важнее всякой подготовки бывает набраться впечатлений и хорошего настроения. Именно благодаря мастер-классам и концерту судей последние дни в Дании были наполнены состоянием громадного творческого подъема, которое до сих пор не отступает — и это главный итог всех подобных событий.
Играть в зале имени Нильсена было чертовски приятно.
Финальные концерты рассредоточились на два дня, в обоих я по алфавиту стала последней. Уже то, что перед каждым выходом я слышала, как ведущая непримиримо выговаривает звукосочетание «Соя Фьятсофская» заставляло широко улыбаться и поднимать настроение уставшим секретарям. Всё шло предельно легко.
Нильсен потрепал немного нервы тем, что понадобилось досконально изучить партитуру чтобы совпадать с оркестром, который был мало подвластен дирижеру. Всё еще опасение вызывали места дуэтов с фаготом, но на концерте, к счастью, и они прошли довольно гладко. К моменту выступления я прониклась Нильсеном настолько, что считала его одним из самых концептуальных произведений XX столетия, хотя сейчас наваждение, к счастью, отступило… Но теплые чувства к этому концерту теперь никуда не пропадут, да и его своеобразная красота состояний и наваждений стала по-своему родной. Да-да, о ней говорил мне когда-то В.Зверев, и её было труднее всего понять не вникнув в партитуру. Каюсь.
В чем я могу поручиться лично, так это в том, что финал судили справедливо. Адриана действительно играла поразительно, безупречно, очень сильно; я финал сыграла вроде неплохо, но в третьем туре она была сильнее, Сецилия действительно уступала чистотой исполнения, а Мелькорке не повезло — она схватила тяжелую простуду и финал сыграла с температурой 38, и тем более по неведомой логике решила играть на деревянной флейте, которая местами слушалась не настолько хорошо. Так что всё вышло само собой.
После веселой церемонии награждения был фуршет, на котором мы наконец вдоволь наговорились со всеми членами жюри, очень душевно и просто.
Пусть это банально, но я никогда не думала, что конкурс может доставить столько удовольствия. Может быть то был какой-то чрезвычайно редкий случай абсолютно совершенного сочетания действующих лиц, места, времени и погодных условий, но, черт побери — надеюсь, что это не так! Если у вас будет возможность и желание поехать на этот конкурс, не сомневайтесь!!! Это того стоит, при любом исходе!!
Вечером 9 июня нас ждал прощальный ужин, открытки, подарки, прогулка и… сборы чемоданов. Почти каждому знакомо это чувство, ведь правда? Когда хочется перемотать немного назад и оставить приятный момент в состоянии вечности. Правда моменты всегда будут живы в памяти, до тех пор, пока дороги.
Естественно, мы с Женей и не думали ложиться в ту ночь, да даже собирать чемоданы начали в последний час. Поезд до Копенгагена отходил в 6 часов утра, и всю дорогу мы либо шутили, либо замолкали, немедленно взрываясь приступами неконтролируемого хохота от каскада счастливых воспоминаний, всплывающих так явно и свежо.
…Они расстались на станции в Копенгагене. Одна махала другой через стекло отходящего состава, другая бежала за поездом, бросив чемодан позади. Попрощавшись, она оставила багаж на вокзале и посвятила день грозной столице Дании. Бесконечные фигуры викингов, здания соборов, парки, кафе, фонтаны, музыкальный театр и музей — череда образов, сменяющаяся морскими берегами, русалкой, океаном облаков, а за ними — лазурной синевой…
Ну, тут и сказке конец!
А кто слушал — молодец =)
“Вдохновение это такая гостья, которая не любит посещать ленивых” – П.И.Чайковский.